Надежда Фокина: «Мне всегда казалось, что друзья должны помнить об отце…»

Именем Игната Фокина — пламенного революционера-большевика, первого советского главы Брянского уезда — в городе названы один из четырех районов, улица и переулок. Игнату Фокину установлено два памятника, один — на его могиле в сквере его же имени, второй — на площади, названной в честь его же. В 2009 году у героя первых лет советской власти, инициатора образования Брянской губернии «двойной юбилей» — 90 лет минуло со дня смерти в апреле, 120 лет исполнилось со дня рождения в декабре. Кроме многочисленных символических памятников, о которых уже писалось на «Наш Брянск.Ru», об Игнате Ивановиче Фокине рассказала и его дочь Надежда, вот уже более 80-ти лет проживающая в Москве.

— Надежда Игнатьевна. Большая честь, что Вы принимаете нас — благодарим вас за радушный прием. Расскажите, какое у Вас сохранилось первое воспоминание об отце?

— Я родилась в октябре 1919 года, а отца не стало в апреле — самого его я не помню. Но родственники мне всегда говорили, что он очень любил людей, что в каждом человеке старался увидеть что-то хорошее и всем говорил: «не надо человека отбрасывать, пока вы не нашли изюминку в нем. Это хорошее надо развивать». Многочисленные дяди рассказывали, что он очень любил играть в шахматы, и что он вообще был очень хороший человек. Он к моей бабушке относился очень хорошо и называл ее «мамочка», потому что его собственная мать давно умерла, а дед после нее дважды был женат. Моей бабушке, Надежде Ивановне, Игнат тоже очень нравился — она к нему относилась особенно хорошо. А он даже дарил ей фотографии с надписью «моей маме».

— А Вас, получается, назвали в честь бабушки?

— Да, в честь бабушки. Я ее очень любила.

— Внешне, как считаете, Вы похожи на маму или на папу?

— Во-первых, у папы шевелюра, у меня вообще волос нет (смеется). Меня внучка подстригает — кромсает под корень. Вообще, папины друзья говорили, что я на него похожа.

— Каким они описывали Вам отца?

— В чем все, кто его знал, были едины — папа всегда стремился к знаниям, а потом — сам составлял прокламации, листовки, был самым грамотным среди соратников по партии тогда. Он много читал, это были и политические, и экономические книги. Он переписывался с Короленко. Знаете такого писателя? Тот ему рекомендовал, что читать. Еще он очень любил Горького. Между прочим, отец поступил на Людиновский завод работать, когда ему было пятнадцать лет. Там он тоже проводил агитацию и читал Горького. И вообще он всегда старался познакомиться с тем, кто больше него знал и больше него читал. Когда он был в одной ссылке, познакомился с одним учителем, старался все больше знать. А в другую ссылку он уже возил «Капитал» Маркса.

— Вы только по воспоминаниям матери помните отца или сами пытались как-то восстанавливать его биографию, исследовать его жизненный путь?

— Вы знаете, мне большей частью как-то дяди говорили — ой, какой у тебя хороший отец был, вот мы с ним то-то делали. К нам все время друзья ходили-рассказывали эпизоды, что он многое предугадал, предупредил. Когда была школьницей, я знала: папа хороший и все. А уже потом стала читать книги о нем. У нас всегда была какая-то литература. Сама я стала собирать все, когда начала работать. У нас был очень богатый семейный архив, но несколько лет назад несчастный случай его уничтожил. Жалко, что старых книг не осталось.

— Как познакомились Ваши родители?

— Оба были активисты партии. Она работала сельской учительницей в Жиздре — пропагандировала среди рабочих Цементного завода. Там же разъяснял рабочим о революции и Игнат. За агитацию их обоих поймали, с отцом они сидели в жиздринской и калужской тюрьмах. Потом она уже боялась оставаться в Жиздре — уехала. Он тоже. Тогда их пути разошлись, снова встретились они только после революции. Уже как муж и жена.

— А расскажите о Вашей маме, о том, как сложилась ее судьба после смерти мужа? Пишут, что она работала в системе образования.

— Мама окончила курсы по детскому воспитанию. И потом все время с детьми и работала. С началом Первой мировой войны в Беларуси оказалось много беспризорных детей. Там же она была и сестрой милосердия в прифронтовом госпитале. Когда она вернулась, ее послали в зерносовхоз «Гигант», который образовывали вокруг Ростова — там она организовала несколько детских садов. Ее за это премировали двумя путевками в Крым. Потом она была заведующей детским садом, работала с Надеждой Крупской по ликбезу — в Нарообразе. В последнее время ее уже назначали инспектором по железнодорожным школам, что были в ведении Кагановича. Она часто бывала у него на приеме и нередко слышала, как он ругал железнодорожных начальников — крепко держал их в узде. Ушла из жизни мама в 1955 году — у нее было больное сердце.

— У вашей мамы Агриппины Федоровны двойная фамилия — Смирнова-Полетаева. Не родственница ли она калужским промышленникам?

— Вы знаете, нет. Фамилия ее казуальная. У прабабушки сначала была фамилия Колчонкова. А когда она вышла замуж стала Смирновой. И этот Смирнов был намного старше ее. Вот когда он спускался по горе, он всегда расстегивался, и полы верхней одежды болтались как крылья птицы. Вокруг бегали мальчишки и кричали: дядя-полетайка. И когда дядю Федю надо было крестить, поп был очень пьяный, и когда он спросил, какая фамилия, и прабабушка сказала Смирнов, тот воскликнул: «Какой Смирнов? Полетайка, вся улица на него говорит: полетайка». Так и написал в книге — «Полетаев». И прабабушка говорила, когда дедушка Федя вырос, она столько обила порогов, чтобы доказать, что он ее сын. И после этого поставили в документах — Смирнов-Полетаев. Эта фамилия и перешла к матери.

— Как получилось, что после VIII партсъезда, на котором ваши отец и мать были вместе, они поехали по разным местам? Ведь тогда наверняка уже было известно, что семью ждет пополнение, что на свет появится ребенок?

— Мама тогда заболела тифом вместе с отцом. Его взяли в брянскую больницу, а маму, рассказывала мне бабушка, она забрала к себе. Она уже была в положении — ей химии нельзя было принимать, я, говорит, ее травами вылечила. По словам бабушки, они долго ей ничего не говорили про Игната, но она сама догадалась. Больше она замуж не выходила, она очень его любила.

— В Москву Вы переехали сразу же после смерти отца? Как сложилась ваша с матерью жизнь в столице?

— В столицу мы переехали не сразу, какое-то время жили в Жиздре. А в 1924 году нас поселили в бывшей гостинице «Метрополь». В детстве моя мать всегда называла меня «дохлятина». Врачи долго наблюдали за мной и в три года сказали, что мне надо в Крым, здешний воздух мне не годится и никакие лекарства мне не помогут. И с трех лет моя мать всякими путями возила меня в Крым. Я пошла в школу с девяти лет — так долго меня врачи не пускали. Я все время часто болела, но все-таки училась ничего.

— Родственники отца общались с Вами в те времена?

— Дядя отца Смелов очень часто заходил к нам в «Метрополь». Он часто рассказывал, как дед помогал во многом отцу спрятать его, когда отец переезжал с место на место. Он рассказывал про старшего брата отца — Василия, тоже революционера. Когда мой папа ходил в Жиздринскую тюрьму его навещать — на самом деле, там отец он впервые и познакомился с мамой (улыбается). Это было еще до того, как он начал работать на заводе. Василия потом сослали в Сибирь. Он там был выбран партийным секретарем. Когда в город, где он жил, пришли белые, его с семьей вызвали куда-то и расстреляли. По линии Василия никого из потомков нет. Алексей — еще один брат отца — работал на брянском заводе. А когда началась война, завод с рабочими перевели в Новосибирск. После войны он там и остался. Там у него дочка была. Я с той семьей знакома — они ко мне приезжали, я к ним.

— В Брянск когда вас стали впервые приглашать? Когда прекратили?

— Первый раз нас пригласили в Людиново — в пятьдесят каких-то годах. В Брянск — уже позднее, когда я была совершенно самостоятельной. В 1989 году меня приглашали в последний раз — директор школы №28, девочки у меня были из этой школы, учитель по истории тоже был. Мы тогда заехали в Жиздру, потом поехали в Брянск.

— Как Вы относились к тому, что вашего отца чествовали на брянской земле, на людиновской?

— Мне всегда казалось, что друзья должны о нем помнить.

— Помнили, пока были живы… В 90-е годы об Игнате Фокине забыли. Мы нашли Вас в Интернете — в сборнике материалов конференции РАН со всеми контактами участников. Как мы поняли, свой жизненный путь Вы связали с наукой — стали кандидатом геолого-минералогических наук, исследовали в лабораториях останки мезозойской эры. Почему такой выбор?

— Я очень любила природу. Как-то по политике, экономике не трудно было запоминать. Мне только в девять лет разрешили учиться — я все время болела. Когда я поступила в университет, меня определили в пятую группу — больные. Дядя Федя — военный-геодезист, он заставлял меня много ходить по Подмосковью.

— Природа вам помогла и от болезней?

— Да.

— Это у вас папина черта — стремление к знаниям, учености?

— Да, скорее всего. Я даже иногда интересуюсь тем, что, казалось бы, мне совершенно не нужно. Я очень люблю историю. Какие-никакие наши цари — я почти всех их знаю.

— А из писателей кто Вам больше нравится?

— Когда помоложе была, мне нравился Жюль Верн, Куприн — все, что связано с природой, путешествиями.

— У вас есть сын Вячеслав. А есть ли внуки?

— Сыну 60 лет, внучке Ольге — 35.

— И все — Фокины?

— Да.

— А почему Вы не сменили фамилию на фамилию мужа?

— Мужа воспитывал дед, у которого фамилия была тоже Фокин. Да и я почему-то решила, что не надо.

— Фокиных среди родственников Игната Ивановича сейчас не осталось уже никого? Возможно, в Жиздре?

— Нет, никого. Со стороны отца — только в Новосибирске. Фамилию Фокина носила еще и Надежда, моя двоюродная сестра, дочь Анны Ивановны, сестры Игната. Тоже кстати Надежда Фокина — просто она вышла замуж за Фокина. Это вообще людиновская фамилия, там их много, однофамильцев.

Фото Елены Киселевой и из семейного архива Надежды Фокиной.