Кем был Боян? Версии исторического следствия

Не первое столетие историки и филологи спорят о том, кто такой Боян — «песнетворец старого времени Ярослава», который смело выступил против Святослава Ярославича («ходы на Святославля») и явился величайшим авторитетом для автора «Слова о полку Игореве». Личность того самого Бояна, на земле которого, в городе Трубчевске Брянской области, ежегодно проходит праздник славянской письменности и культуры, и стала предметом статьи. В хитросплетениях вариантов, фактов и аргументов узких специалистов попытался разобраться и корреспондент «Наш Брянск.ru».

Самое слово «боян», или «баян» (две эти формы исстари употребляются безразлично — одно и то же лицо называется то Боян, то Баян), хорошо известно у всех славян — русских, болгар, сербов, поляков, чехов. Происходит от старославянского «ба[jon]ти», означавшего, с одной стороны, «ворожить», «заговаривать», с другой — «баснословить». Отсюда старославянские слова: баальник, волхв, ворожея, ворожба, басня, баятель. А также позднейшие русские формы: «баян», «боян», «балян» — краснобай, байщик, знающий сказки, басни; белорусский вариант — «баюн» — охотник болтать, сказочник. Об этом читателей просвещает соответствующая статья в Русском биографическом словаре.

Вместе со значением нарицательным у всех славян слово «баян» («боян») встречается и как имя собственное, как название реки, местности или лица. Так, например, одного из сыновей болгарского царя Симеона звали Боян, в самой Болгарии есть местность Бояново. В Новгороде издавна была известна улица Бояня, в Калужской губернии до сих пор существует деревня Бояновка. Автор «Задонщины», грамотей начала XV века, вспоминает «вещего Бояна в городе в Киеве, гораздо гудца», который «пояше славу русским князем».

На основании фактических упоминаний о Бояне в «Слове о полку Игореве» имя это первыми издателями памятника было внесено и в русскую науку как имя исторического лица, «славнейшего в древности стихотворца русского». Одновременно с этим в «Пантеон российских авторов» оно вносится историком Николаем Карамзиным. «Мы не знаем, — замечает он, — когда жил Боян и что было содержанием его сладких гимнов». Из некоторых мест «Слова» Карамзин заключает, что Боян жил при князе полоцком Всеславе I.

Позднее, излагая «Слово о полку Игореве», его источниками, образцами для автора Карамзин считает «богатырские сказки», песни бояновы и других многих стихотворцев, которые исчезли в пространстве семи-восьми веков». Митрополит Евгений энергично восстает против всяких сомнений в исторической подлинности Бояна и вносит имя его как древнерусского певца в свой Словарь светских русских писателей, 1845.

Сомнение в существовании Бояна как исторического лица было выражено Александром Пушкиным. В «Руслане и Людмиле» он употребил слово «баян» в смысле нарицательном, означающем певца вообще: «Все смолкли, слушают баяна». Такая трактовка Пушкина вызвало осуждение со стороны неистового Виссариона. «Пушкин, — пишет Белинский, — с особенной радостью ухватился было за так называемого «вещего Баяна», поняв слово «баян» как нарицательное и равнозначительное словам: «скальд», «бард», «менестрель», «трубадур», «миннезингер». Что в Древней Руси были свои песельники, сказочники, балагуры и прибауточники так же, как и теперь в простом народе бывают подобные, — в этом нет сомнения; но по смыслу текста «Слова» ясно видно, что имя Баяна есть собственное, а отнюдь не нарицательное».

Были и попытки связать Бояна с политическим деятелем XI века Яном, сообщившим много сведений Киевскому летописцу, а также с Бояном из царского рода в Болгарии, якобы эмигрировавшим в Киевскую Русь. Но такие версии отвергнуты большинством исследователей.

В почти фольклорно-мифологическом образе древнего сказителя особые черты увидел исследователь Леонид Гурченко. Автор монографии «Русские древности «Слова о полку Игореве» уверен, что Боян был не кто иной, как митрополит Киевский Илларион. Последний вошел в историю как сподвижник Ярослава Мудрого, впоследствии монах Киево-Печерского монастыря под именем Никона. Его перу принадлежит знаменитое «Слово о законе и благодати», а также Начальный летописный свод, известный как Никоновский.

По словам историка, эта гипотеза непротиворечиво укладывается в его схему доказательств, состоящую из новых прочтений текстов «Слова», связанных с Бояном, сведений других памятников письменности, а также этимологии слова «боян». Так, например, знаменитая неподатливым смыслом фраза: «Рек Боян и ходы на Святославля, песнотворца старого времени Ярославля, Ольгова коганя хоти», вызвавшая на свет даже предположение о втором певце, напарнике будто бы Бонна (некоем Ходыне), прочтена следующим образом. «Теперь начнут нас птицы бить в поле Половецком,— сказал Боян и пошел на Святослава, песнетворец старого времени Ярослава, Олегова князя любимец»). Смысл получился довольно отчетливый, правда, для этого пришлось первую фразу о птицах-половцах взять из окончания диалога половецких князей Гзака и Кончака. Насколько это правомерно — другой вопрос.

Олеговым князем (коганом), по его мнению, является Всеволод, сын Ярослава Мудрого, который утихомирил бесконечные усобицы своего племянника, Олега Святославовича (Гориславича «Слова»), сослав его в Византию. Боян, таким образом, оказывается любимцем Всеволода. Это мнение подкрепляется тем фактом, что при вокняжении Всеволода на Киевский стол прекратились гонения против Иллариона-Никона, которым подвергался он при братьях Всеволоде, Изяславе и Святославе. Но главный аргумент в пользу отождествления Бонна с Илларионом-Никоном извлекается из этой же фразы «Слова о полку Игореве». То, что Боян «пошел» на Святослава, соответствует подлинному факту из жизни Никона. В 1073 году Святослав Ярославич изгнал из Киева старшего брата Изяслава. Это грозило междоусобицами и нападением половцев. Никон обличил Святослава, «пошел» на него, затем, не желая примириться с ним, ушел в Тмутаракань — русский Крым начала ХI века, откуда и был родом Илларион.

По-новому Гурченко прочел и знаменитую фразу о десяти соколах: «Не Боян пел славу названным в ней князьям, а князья-современники автора «Слова», потешаясь соколиной охотой, слушали от других исполнителей песни о своих предках-междоусобниках». В результате получилось, что Боян воспевал только тех князей, о которых говорит автор «Задонщины» в связи с упомянутым именем Бонна. Именно эти князья воспеты митрополитом Илларионом в его «Слове о законе и благодати».

В пользу своей версии, историк включает и надпись в Софии Киевской о земле Бояна. Здесь привлечены доказательства о том, что русские священнослужители, даже монахи, владели собственной землей. Рассматривает историк и этимологию слова «боян», высказывая предположение, что это не тюркское, а индо-европейское имя, имеющее значение «отважный, сильный, буйный». «Надо было быть очень смелым человеком, чтобы выступить так, как автор «Слова о полку Игореве»,— замечает Дмитрий Лихачев. Не исключено, что авторитетом и образцом поведения для автора мог быть такой неукротимый и отважный человек, как Илларион, крупный политический деятель и просветитель Киевской Руси.

Конечно, выводы Леонида Гурченко являются дискуссионными и гипотетичными, но думается, что искренняя любовь к поэме и искренний интерес к истории никогда не смирятся с безымянностью. Принимая или не принимая выводы автора монографии, невозможно не отметить, что появление подобных работ не только продвигает вперед отечественную гуманитаристику, но и немало дает для развития самосознания русского общества, отмечает автор критической статьи в журнале «Москва» Сергей Антоненко.